Слепая любовь

Теплый, но снежный ноябрь окончательно прикрыл собою знойное лето – для кого отпускные, для кого воспоминания о нем. А в светлом и уютном холле санаторного корпуса, уже утепленного на зиму, оно, похоже, и не собиралось покидать его стены. Здесь отдыхающие и собирались теперь чаще всего. Как родственные души, объединенные одним недугом, говорили о доме, о детях. Чаще других, пожалуй, можно было услышать Анну Егоровну, женщину лет 45, приехавшую из северного поселка Майкор. Она говорила с особой материнской восторженностью о дочери.

Я, нередко беседуя с Анной Егоровной, поддерживая гордость матери, хвалил ее Тонечку – все легче превозмогать очередное  испытание.

…Аня заканчивала третий класс, когда от родителей и врачей услышала такие непонятные для нее слова «туберкулез позвоночника». Начались поездки из санатория в санаторий – Кунгур, пермский «Подснежник», «Шалаши». В городе Советский, что в Калининградской области, познакомилась девушка с Сергеем. Пройдя и там длительный курс лечения, вернулась в родные края замужней женщиной. Зажили счастливо. Не беда, что кроме мизерных пенсий по инвалидности, других средств для существования не имели, зато была молодость, взаимная привязанность. Но счастье продолжалось недолго. Простуда и осложнение на почки оборвали жизнь Сергея.

Как Анна пережила эту утрату, она и сама не знает. Ощущение, по вспоминаниям собеседницы, было такое, будто небо рухнуло и раздавило ее, уничтожило. С месяц выходила из шока, как из омута выныривала. А когда схлынула первая волна боли, поняла, что ждет ребенка. Этот маленький, беспомощный человечек и вернул ее к жизни.

Девочка росла капризной, молчаливой, а матери хотелось видеть ее веселой, жизнерадостной, поэтому во многом ей потакала, скрывала свои трудности, свою тоску по мужу. Смотрю на Анну Егоровну и думаю, как все-таки безжалостно зачерк­нули нужда, переутомления, учеба ночами ее былую красоту. А ведь была хороша собой и наверняка могла снова выйти замуж.

Как-то подслушал ее откровения с соседками по палате:

– Вадим пришел к нам с цветами, конфетами для дочери и решительно заявил: «Не могу без тебя, Аня, поверь, Тоню буду беречь, как родную». Он уезжал после учебы куда-то в южный город, звал с собой. Долго уговаривал. Только с плачем Тонечки будто что-то обор­валось внутри, не могла решиться. Выросла моя дочка, сейчас государственные экзамены сдает, мечтает учиться в аспирантуре, пишет, что  приедет погостить, а я вот здесь, отпрошусь к ее приезду на побывку…

Тоня с детства отличалась целеустремленностью. Другие в ее годы и в огороде родителям помогут,  и в магазин сходят, в доме все приберут, а она вся в книгах. Так и переходила из класса в класс с похвальными грамотами. Соседки иной раз вступались за Анну Егоровну: «Что же ты все сама да сама, не заставишь дочку помочь тебе?» Анна Егоровна тут же за нее вступалась: «Тонечка всегда рационально время проводит, по расписанию, на пустые разговоры с девчонками, на танцы, гулянья не тратит дорогие минуты, – и непременно добавит: – Как приятно было слышать, что дочка, единственная в школе, медаль получила».

Восторгам любящей мамы не было конца. А я, слушая Анну Егоровну, видел другую Тоню.

…В комнате пахло лекарствами, в уголке, съежившись, сидела девочка, в ее глазах слезы: «Мамочка!». Соседи вызвали врача, уколы оказали свое действие, женщина встала на ноги. Но сердечные приступы не отступали.

Однажды медсестра, наблюдавшая за Анной Егоровной, заговорила с Тоней:

– Мама твоя очень больна, ей нужен отдых.

– Я знаю, – с готовностью отозвалась девушка. – Сдам экзамены, поеду в Пермь учиться, а мама – в свой санаторий.

– Надумала уехать, а мать в хозяйстве, по-твоему, пусть надрывается? Учиться и заочно можно, разве не рассказывала она тебе, какое трудное время было, когда она сама в техникуме училась? Сколько тогда в сутки спала?  Знаю, себе ничего не покупала, всегда для тебя, для дочки.

– Это потому, что мама понимает меня, хочет, чтобы я училась. Потому все делает для меня, – Тоня заплакала, выбежала из комнаты.

Вскоре девушка уехала. Анна Егоровна получала длинные письма, в которых дочь сетовала, как много денег уходит на концерты, театры, а вообще живет экономно. И будто вскользь бросала: у всех девчонок брючные костюмы, но она даже не мечтает об этом. И ни слова о том,  как живет мать, как ее здоровье.

Анна Егоровна работала бухгалтером в леспромхозе. Работников вечно не хватало, и она брала дополнительную подработку. Помимо всего в своем огороде копалась в холодной, не успевшей согреться земле:  выращивала  ранние овощи, цветы, чтобы выгодно продать. А спина ныла и ныла… Тоня получала деньги, тут же летело восторженное письмо, просила маму не переутомляться, беречь себя. В другом – восхищалась входящими в моду джинсами – пробовала, мол, экономить, но не очень  получается. Так прошло пять лет.

…После обхода больные, как всегда, потянулись в облюбованный ими холл, на ходу делясь, кому что назначили, кому пора готовиться к выписке. Анне Егоровне предложили поехать в Ленинград на операцию. Мед­регистратор уже телеграмму ее дочери отправила, чтобы приезжала мать в дорогу собрать. Тут же ответ пришел: «Сдаю кандидатский минимум, приехать не могу».

– Я  в те дни, перед отправкой, места себе не находила, хотела увидеть мою Тонечку, – вспоминала Анна Егоровна давно минувшие годы. – Мало ли что могло случиться.

Операция прошла успешно. Шли месяц за месяцем восстановления. Письма от Тони приходили совсем редко, Анна надеялась: может, прилетит ее доченька, чтобы нежностью, заботой приласкать, согреть мать. Самого родного человека. Тогда и наговорятся.

Не прилетела. И впервые за все прошедшие годы сердце матери кольнула обида. Бессонными ночами, лежа с закрытыми глазами, казалось, видела она то ли явь, то ли сон. Однажды, помнится, дочери предложили поработать вожатой, выдали зарплату, а Ане по какой-то причине задержали пенсию. Рассчитывала на Тонину получку, но дочь даже не подумала поделиться. Пошла тогда к людям занять. Как-то на ее глазах Тоня не заступилась за подругу, когда ту несправедливо обидели, не вышла вместе с ребятами на уборку спортзала после его ремонта, и Анне пришлось говорить, что дочь себя плохо чувствовала.

«Господи! Да этот же эгоизм сродни болезни! Выходит, ее дочь – человек с ограниченными душевными качествами? За что ты повел нас такими трудными дорогами? – мысленно молилась Анна Егоровна. – Ведь я хотела, чтобы было как лучше: оберегала от трудностей, хотела сделать счастливой. А блестящие ответы на экзаменах, постоянные «пятерки» заслоняли ее, материны, промахи. Сама, выходит, сформировала эгоиста».

Прошли годы. Нововведенные законы перекрыли дорогу в тубсанаторий для многих «костников» со старыми процессами. Но братская дружба, хотя и в редкие встречи, помогала держать друг друга в поле зрения. Кто-то из друзей и рассказал мне: после операции Анна прожила еще 8 лет, ее дочь Антонина Сергеевна, став доцентом, живет в одиночестве, ни мужа, ни детей нет. Но это уже другая история.