Хочется поделиться соображениями. У многих из нас слово «операция» вызывает страх. Но иногда мы сами вынуждены настаивать на её проведении.  И жизнь, наверное, потому так интересна, что непредсказуема.

По учебнику хирургии я сама поставила себе диагноз и поняла, что если не прооперировать, то велик шанс оказаться там, куда ещё не хочется. Врачи «Скорой помощи» согласились с моими опасениями и прикатили меня в МСЧ № 1 Свердловского района. Мне очень повезло: мою палату вёл доктор Константин Львович Головко. Вопреки мнению моих коллег о том, что это не экстренный случай, мне всё-таки сделали операцию.

Радует меня, что в медицину пришли молодые, хорошо образованные, неравнодушные люди. Но есть моменты, которые опускают нашу пермскую медицину до уровня геноцида. Через три дня после операции мой врач мне сказал: «Завтра мы вас выписываем, у нас не хватает мест». В его глазах и в голосе было столько неудовлетворённости и досады, что мне стало жалко не себя, а его. Спасатели жизни вынуждены выписывать больных не по медицинским показаниям, а по воле чиновников, определивших для всех сроки лечения. Дальше мне предстояло долечиваться по месту жительства. Встал вопрос: как добираться до поликлиники? Нужно ехать четыре остановки. Стоять я не могу, от слабости подкашиваются ноги, сидеть тоже не могу, при сгибании резкая боль в животе и страх, что разойдутся швы. Как я жалею, что никто не снимал на видео (можно было бы выставить в Интернете ролик), как мой муж и сын поднимают меня в автобус. Я занимаю два сиденья и полулёжа еду. Потом в таком же положении полтора часа я ожидала в очереди к хирургу. Ещё хорошо, что на перевязку отдельная очередь. Ещё бы мне хотелось заснять на видео глаза хирурга, когда она увидела рану. В них читалось: «Если у неё начнётся осложнение, только бы она ко мне не припёрлась!». Она не жестокая женщина, просто она одна на два микрорайона – Крохалева и Краснова. Она вынуждена работать, как в годы войны, когда поток людей, нуждающихся в помощи, идёт непрерывно. Раньше у нас работали два хирурга в две смены, и это при том, что операционных больных не отправляли по месту жительства, пока не снимут швы. Только сейчас я поняла, какое страшное слово «оптимизация». Со мной в палате лежала женщина, которой раньше, чем нужно, убрали из раны дренаж, чтобы скорее выписать. У женщины началось осложнение, и она опять попала на операционный стол. Вот бы показать чиновникам, как трясло несчастную от страха перед повторной операцией.

Если мы хотим, чтобы население нашего края не вымирало, мы все должны проявлять гражданскую активность. Нужно срочно принимать меры по изменению положения в нашей медицине. Врач должен нести адекватную нагрузку и не бояться увольнения, если выскажет чиновникам правду. Мы слышим о дополнительных денежных вливаниях в медицину, но мы не верим власти. У меня муж работает на заводе, на вредном производстве. Раньше им шла вредность, давали молоко, раз в год производился проф­осмотр, на котором выявляли на ранней стадии многие заболевания. Потихонечку сняли вредность, потом перестали давать молоко. В этом году вообще отменили профосмотр. Дочь работала на частном обув­ном предприятии, где вообще не проходят медкомиссию даже перед устройством. Молодёжь работала по двена­дцать часов в сутки, дыша ацетоном и красками. Среди работа­ющих было немало беременных женщин. Естественно, переводить их на лёгкий труд никто не собирался. У нас весь город напичкан такими производствами.

Лишать людей ещё и порядочной медицинской помощи – это уже на уровне фашизма. Отсюда естественный вывод: необходимо как можно скорее вернуть стационары и сокращённые по чьему-то управленческому недомыслию ставки медработников в поликлиниках.

Татьяна ДМИТРИЕВА