Нынешним летом в выставочном зале Дома художника прошла выставка, на которой среди других работ был представлен пейзаж Иван-горы, что неподалёку от Гамово, кисти пермского художника Владимира Абусова. В этом году ему 80 лет.
Владимир родился в год начала Второй мировой войны. Отец – свердловчанин. Родители познакомились там, за хребтом, когда учились на дорожников. Мать носила его в себе, и пермская бабушка сказала: «Нет, он должен быть пермяком!» И она приехала рожать домой.
Семья и «бандитская» школа
Волевая бабушка, Мария Тимофеевна Шарова, была известной в Перми мастерицей шитья, выступала в качестве закройщицы и швеи. Шила на машине «Зингер». Это Володя запомнил с детства. Сама дизайнер и исполнитель, говоря нынешним языком. Получала заказы на платья от состоятельных женщин. Ее муж погиб на фронте Первой мировой войны. На фото – настоящий богатырь. Как в «Прощании славянки»: «Не все из вас пришли домой!»
Бабушка со стороны отца, Клавдия Петровна, была балериной, но подвернула ногу – с того времени начала хромать. Она стала учителем русского языка и литературы. Очень много читала. Много знала.
– Сама ходила плохо… Мой школьный портфель, полный книг, которые я приносил ей из библиотеки, она прочитывала за неделю. Готовит обед – читает, лежит в постели – читает… Придет журнал «Огонек» с кроссвордом, она тут же его решит, отправит в редакцию первой и получит бесплатную подписку. Гениальная бабушка! Дед строил железные дороги. Увидал ее на станции, украл и увез по своим же рельсам.
Жила семья в центре Перми. Рядом с кинотеатром «Комсомолец». Вокруг шпана — пацаны, один другого страшнее, военная безотцовщина. Владимир учился в той самой 21-й школе для мальчиков, известной как «бандитская». В этом же здании находился магазин «Ткани». Мальчики магазин вскрыли и почистили. Торговую точку закрыли, а помещение отдали школе. На праздник Октябрьской революции или другое какое мероприятие девочек пускали из определенных школ, уже зарекомендовавших себя с положительной стороны. В дверях стоял физрук под два метра и пропускал кого надо. Однажды старшеклассники подошли к нему и достали ножики: «Будешь пускать тех, кого мы скажем!» С тех пор великан начал пускать тех, кого они называли.
Владимир сидел за одной партой с мальчиком, который уходил с уроков покататься на трамвае, что тогда проходили под окнами школы по нынешней Сибирской. Возвращался с карманами, полными денег. Чистил пассажиров.
Однажды Владимир был дежурным, и ему надо было закрыть окно на 3-м этаже. Другой парень, покрупнее, не давал ему это сделать. Они схватились, ударили окно — громадное стекло раскололось и полетело вниз. Как-то все обошлось, сами не выпали и никого не убили внизу. Их схватили и притащили к завхозу, который, как оказалось, был знаком с отцом Володи. «Отец у тебя такой хороший, а ты стекла бьешь?» – укорил тот мальчика. Но опять все обошлось.
Другая дорога
Десять классов остались позади. Дед, родители — все дорожники. «И ты будешь дорожником! – сказали ему и отправили трудиться в подразделение велозавода, занимавшееся строительством дорог. – Начинай с нуля!» И началось: односкатная, двускатная, брусчатка, бордюр…
– В это время я уже немного рисовал, ходил в студию дворца культуры Сталина, – вспоминает он. – Нам преподавал великий Кузин, акварелист. От него все пошло. Виктор Федорович – педагог! Студийцы были от него в восторге. Там все занимались акварелью. Пастель, темпера, сангина — это не то. Если про кого-то хотели сказать «идиот», говорили: «Он маслом пишет». Потом у Кузина случилась конфликтная ситуация с руководством, партийный билет на стол бросил: так жить нельзя!
Владимир понял, что дороги — это не его. Поехал поступать в художественное училище в Нижний Тагил. В тамошнем пединституте имелся художественно-графический факультет, где больше давали методику преподавания. Он выбрал художественное училище, там было больше практики.
– Композицию нам преподавал директор, и у меня все получалось плохо, хотя предмет этот я очень любил. Через полгода пришел Тимофей Егорович Коваленко. Опять попался мне великий педагог. Есть понятие «учусь рисовать», есть «учусь живописи». А тут дают тебе тему, например «осень», и ты оттуда, из чердака своего, создаешь композицию — размещение темы на холсте, потом этюд пишешь… Тут многое зависит от воображения. Пять лет проучился в училище. Понял, что такое культура писания. Коваленко внимательно относился к цвету, у него очень строгая палитра. Я невольно шел по тропе мастера. Мне нравилось, как он вел композицию — рассуждал, думал… Давал тему и установки для композиции: плоская, глубокая, ограниченная, со стаффажем. У него все было основательно — сибиряк: тихо, мудро, крепко. Коваленко группу брал с собой — один мотив, в одно время пишем. Он говорил: «Черная краска выведет на светлый путь». Повезло мне с учителями. В училище я начал писать натюрморты — это одно рисование, понятие фактуры и ограниченного пространства.
Художественная школа
Через пять лет Владимир вернулся в Пермь и устроился в детскую художественную школу, что находилась рядом с Красными Казармами, на 6-м этаже жилого здания. Шел 1966 год.
– Выглядел я тогда совсем молоденьким, прическа короткая, шея тоненькая, уши торчат. Там была детская школа и вечерняя. Занимались люди старше меня.
Тимофей Коваленко переехал в Пермь позже — ушел из училища из-за конфликтной ситуации, как Виктор Кузин из дворца. И опять они встретились — теперь уже в Перми. Художник отбирал работы для выставок и всегда приветствовал своего ученика. Жаль, рано ушел из жизни.
Владимир всю жизнь писал: натюрморты, пейзажи, портреты.
– Люблю писать цветы, – говорит он, – кроме роз… Пусть Константин Коровин их пишет — очень трудно писать розы. Чаще всего творю на даче. Цветы дают силы живописцу. Все живописцы в Перми работали под Евгения Широкова. Я был зависим от Коваленко: черное — кость жженая, сажа газовая, виноградное черное, белило цинковое, охра светлая. Три краски. Есть «петухи» такие, а есть сдержанное отношение к живописи, продуманное.
Один преподаватель нашей школы поставил детишкам натюрморт: две бутылочки из-под пива, кисточка, тюбик краски, палитра, тряпочка… Скромный натюрморт. И я начал писать его без конца: писал, писал и писал. До позднего вечера. Потом выставил картину — она попала на выставку, потом на зональную выставку, которая бывает раз в четыре года, куда отбирает комиссия, представляющая все регионы участников. Через некоторое время написал автопортрет на небольшом холсте, опять писал долго, до конца, обрабатывая каждый миллиметр холста. Работал над деталями и думал о целом. Опять прошел на Уральскую зональную выставку. Продолжительное время создавал портрет писателя-фронтовика Виктора Астафьева. Тот 18 лет жил в Перми и уехал к себе на родину, в Сибирь.
Владимиру Николаевичу очень нравились его произведения. Делал портрет и переделывал. Вернется к полотну: ой, хорошо, что никто не видел…. Умение долго и сосредоточенно работать над одной картиной — это черта его характера. По году, по два мог работать – с паузами, конечно. Взгляд со временем замыливается. А через паузу начинаешь видеть снова.
Не забывал Абусов и о том, что вполне мог стать ваятелем. Известный скульптор Уральский работал по-своему, в Союзе художников все под него лепили. А Абусов в организации не состоял и делал частные заказы, поэтому творил свободно.
– Скульптуру нам в училище преподавала хорошая женщина. Я ее очень любил. Глину, камень – я все тащу, куда она скажет. Горы бы для нее сдвинул. Лепил на занятиях, а там девушки рядом – это тогда сильно отвлекало. Уйдут, а я продолжаю лепку: я и глина. Неизвестно, что у меня лучше шло – скульптура или живопись. Та преподаватель приболела, в возрасте была. Пришла другая, более молодая, говорит: так первокурсники не лепят! Ты меня обмануть хочешь! Тебе кто-то помогал из старшеклассников! Мне нравилось лепить – я отдыхал душой. А тут скульптурой заниматься перестал. Как это много значит — педагог!
Сам он 53 года проработал в художественном училище. Сколько директоров уже сменилось! А он незаменим. Продолжает работать с детьми. Опыт есть. Двух сыновей поднял. Алексей в детстве играл на скрипке – у него потрясающий слух. Педагог с восторгом говорил отцу: «Вы не знаете своего сына — это же Алеша! Как он играет!» Отучился пять лет в музыкальной школе — худенький, слабый, во дворе обижали. Ребята, с которыми Абусов в молодости занимался фехтованием на «Динамо», уже стали мастерами спорта. Он пошел к ним, они взяли сына к себе — и Алеша быстро набрал форму: защита – атака, защита — атака! Поступил в ракетное училище. Второй сын, Николай, работает в ГАИ.
Не забывает Владимир Николаевич и собственное творчество: «На даче жена даст задание, я все сделаю, а потом пишу свои пейзажи и цветы».
Известно, что многие художники жили долго. Может быть, этому способствует душевное состояние, свойственное живописцам. Может быть – физическая активность: поездки, пленэры, движение.
На даче Абусова картошка, редиска, огурцы – постоянная работа. Владимир Николаевич косит вокруг дома траву. Ведет трудовой образ жизни. Не пьет, не курит. Выглядит на двадцать лет моложе своего возраста. Как он говорит? Цветы дают силы живописцу.
Юрий Асланьян
