11 апреля отмечался Международный день освобождения узников фашистских лагерей. Накануне даты в краевой библиотеке им. Горького состоялась презентация книги «Белая Лилия», автором которой является Лилия Дерябина, живущая в Перми. Это «История маленькой девочки из Советского Союза, бывшей узницы лагеря для военнопленных».
На встрече с автором присутствовали журналисты, школьники, читатели. Издала книгу редакция газеты «Аргументы и факты — Прикамье» при финансовой поддержке Группы предприятий ПЦБК.
«Я — бывший малолетний узник фашистских лагерей. Так по действующему законодательству называется официальный статус детей, побывавших в немецких лагерях… Зовут меня Лилия Васильевна. А в те военные годы я была маленькой девочкой, и звали меня просто Лиля. Вот от имени Лили я буду вести свой рассказ о самой страшной войне в истории ХХ века. Я — непосредственный ее участник».
Начало войны
Отец был офицером. В 41-м он уехал в отпуск к родителям в Брянск. Вскоре они поехали за отцом, но началась война — и его тут же забрали на фронт. Запомнила, как провожали — эшелон стоял где-то в поле… «Мама плачет, а я собираю в поле цветы. «Лиля! Лиля! – услышала. – Иди попрощайся с папой!» Запомнила жесткую папину щеку — и все».
Дед был председателем колхоза, но в самом Брянске у него имелся небольшой дом, в котором он и поселил семью сына. Куда поедет Антонина, беременная, с ребенком? Пришли немцы. Прошел слух, что они вскрывают животы беременным. Мать переоделась в широкую одежду. Но один немец подошел к ней и ткнул в живот: «Русский коммунист?» – «Найн-найн!» – ответила мать, знавшая немецкий язык. В горнице поселились офицеры-танкисты, хозяевам оставили маленькую комнату. Беременность по-прежнему скрывалась, но декабрьской ночью Антонина начала рожать. Она молчала, мычала, а потом перегрызла себе пуповину. Лилия проснулась оттого, что мать сунула ей под бок какой-то завернутый комочек. Утром Антонина встала и как ни в чем не бывало пошла готовить. Но тут запищал ребенок. Офицер заглянул в комнату. «О, киндер! – воскликнул он, обо всем догадавшись. – Нихт арбайтен! Нихт!» Немец отправил хозяйку к ребенку и принес еды.
Немцы уничтожили все запасы семьи, и целую зиму они ели свеклу. Потом жили на то, что передавал дед, ставший командиром партизанского отряда. И сами наведывались в деревню деда, куда тот выходил из леса. Однажды он пришел домой, но, оказалось, немцы ждали его. Кто-то выдал. И в это же время из Брянска пришла Антонина с детьми. Всех забрали, кроме молодой жены деда… До сих пор деревня спорит, кто выдал командира. Арестовали деда, Антонину и детей. Два дня провели в гестапо, потом всех вывели на улицу. Мать держала на руках Эдика, Лилия схватилась за ее юбку. Немцев было много, но стрелял один — девочка подумала, что это смерть, закрыла от страха глаза… Раздались выстрелы. Когда открыла – дед лежал на земле, убитый.
Антонину с детьми погнали куда-то пешком. Она еще успела схватить большой чемодан и вещмешок, в котором лежали детские вещи — Эдику ведь годик всего был. С каждым днем колонна становилась все больше. Однажды им передали записку от партизан: «Мы отомстим за Матюхина. И вас отобьем». Но не случилось. Кругом охрана, овчарки… Спали на земле, ели картошку, которую находили в полях, искали колоски. Шли по грязи до самой Польши.
Фашистский лагерь
Рабочую силу привезли на самый запад Германии — в Триер. Лилия ничего не помнит об этом городе. Кроме того, что там детей уже не отбирали, но и брать рабов с детьми не хотели. А когда начали подходить союзные войска, их отправили в Геттинген. Шел 44-й год, который девочка запомнила хорошо.
Жили в огромном лагере и работали на паровозоремонтном заводе. Бараки на триста человек каждый, двухэтажные нары. Вспоминает, большая баня в кафеле, который они видели впервые. Мылись каждую неделю, чтоб не заразить чем-нибудь немецких специалистов завода. Пускали туда какой-то дезинфицирующий газ, от которого самые слабые умирали. Маленького Эдика мать туда не брала.
Когда Лилии исполнилось восемь лет, ее тоже отправили на паровозоремонтный завод. Вместе с другими детьми они чистили паровозные топки – скребком счищали с металла нагар и сажу.
Когда фашисты узнали, что Антонина знает немецкий язык, назначили ее переводчицей. Кроме того, она вела лагерную документацию, связанную с заключенными. При этом никакими поблажками не пользовалась и жила в условиях концентрационного лагеря. В котором находились 17 тысяч заключенных: мужчин, женщин и детей. Колючая проволока, собаки, передвижение строем… Подъем в пять утра и кормежка брюквой, по литру на день, и кусок хлеба из чего-то некачественного.
Лилия настолько ослабла, что мать стала прятать дочь под матрац, чтобы ее не выгоняли на работу. Она помнит, как лежала там и слышала, как в барак входили собаки, чувствовала их приближение и собачий нос, лезший под матрац, который тут же откидывался в сторону солдатом — и овчарка хватала ее за платье, стаскивая с нар на пол. Она помнит эту большую собачью пасть и ее горячее дыхание… У нее еще долго оставался страх перед любой собакой.
«Мама вела учет умерших, погибших заключенных, – вспоминает Лилия Васильевна, – и они шли к ней. И она давала им номера тех, смерть которых еще не зарегистрировала. Но кто-то написал на нее донос. Кто — она узнала много позднее… Иногда, раз в неделю, немцы разрешали матери выходить в город, конечно, с номером на лацкане. Мать поднимала воротник и лацкан так, чтобы прикрыть номер, и со своим знанием баварского диалекта умудрялась добыть немного еды для детей.
Вскоре Антонину вызвали в гестапо. Она подумала, что придется быть переводчицей. Так не хотелось идти, вдруг кого-то пытать будут… Был ветер — и она шла, подняв лацканы одежды. Пришла. А там офицер: «О, как и написано!» Оказалось, доносчик написал и про то, что она ходит по городу, поднимая лацкан, чтобы номера не видно было. Гестаповец со всего маху ударил ее по лицу…
Дети Антонины
Дети ждали мать две недели, пока ее пытали: кого из бежавших скрыла? Потом пришли и забрали Лилию. Девочка увидела мать, и ей стало страшно: из темных волос свисали седые пряди, которых раньше не было, кровоподтеки, зрачки зеленых глаз расширены от боли… Мать рванулась к Лилии — она сразу поняла, зачем привели дочь. Но гестаповцы схватили Антонину.
Девочку положили на лавку, привязали веревками и начали бить нагайкой на глазах у матери. Потом она рассказывала дочери: «У тебя из попы аж кровь брызгала…» Запомнила удар по голове, от которого на всю жизнь остался шрам, не дававший до конца закрываться левому веку. Лилия не сразу поняла, зачем гестаповец взял щипцы со стола. А когда поняла, потеряла сознание. Офицер вырвал у девочки ноготь с пальца… На глазах у матери.
Ничего остального, что там было, она не помнит. Очнулась в бараке, тело разрывала боль. Рана закрывала глаз… На груди горел ожог, оставленный неизвестно чем. Этой пытки она уже не помнила.
Красивая женщина с седыми волосами. Белая с восьми лет. Такой белой ее принесли из гестапо. Это не седина, это белизна, черные волосы изменили свой цвет, они стали белыми… Под воздействием стресса, видимо. Женщины-заключенные постригли девочку настолько, насколько это было возможно в условиях ада. Привязали к ранам подорожник. Через день принесли Антонину и кинули на нары — избитую, всю в крови. «Пить! – просила она. – Пить!» Дочь дала ей воды — мать выпила, остальное вылила на себя и начала биться на нарах. У нее началось умопомрачение. Так сказали соседи по бараку. Мать привязали к нарам, но она билась и кричала так, что главный по бараку вызвал так называемую скорую, в которую сошедшую с ума женщину едва затолкали шесть человек. От водителя потом узнали, что в дороге она чуть не раздолбала всю машину. Но водитель оказался нормальным человеком — он не довез ее до «больницы», из которой заключенные не возвращались, а оставил у монастыря, находившегося неподалеку. Там были монашки и врачи какого-то лазарета, организованного в монастыре во время войны. Они и подобрали Антонину, которая во время того помрачения ругалась на трех языках — русском, немецком и еврейском.
Детей Антонины больше не трогали — начальник лагеря был простым человеком, как помнит Лилия, никакой особой злобой не отличался. Девочка кормила братика брюквой, которую получала в общей очереди. У мальчика развился рахит: кривые ножки и живот такой, что пупок выворачивался. Лилия думала, что мама уже не вернется, когда через три месяца в лагере появилась немецкая монашка. Начальник лагеря разрешил, чтобы детей Антонины вывели к ней. Монашка привела их в монастырь. Оказалось, мать недавно пришла в себя, вспомнила свое имя и своих детей. Оказалось, она очнулась — и вспомнила собственное имя, лагерь, заплакала: у меня там двое детей, дочка, наверное, погибла… Вся спина Антонины была в следах от уколов – возможно, в гестапо ей вгоняли какой-то препарат. Потом всю жизнь отказывалась от уколов.
Освобождение
Потом их освободили американцы. Отец Лили, как выяснилось, остался жив, был ранен. Потом приехал в Брянск, где ему сообщили, что вся семья погибла. Он снова женился. Мама нашла своего брата, который жил в Перми. И они поехали к нему.
В 1955 году Лилия Дерябина решила поступать на юридический факультет Пермского университета. В анкете написала, что была в немецком лагере. И эта анкета, которая закрывала ей поступление в университет, попала в руки декана Андрея Васильевича Рыбина. Он подозвал ее к себе: «Эй, пигалица, ты что, в плену была?» – «Да», – ответила она. «Ты хочешь учиться?» – «Да». – «Тогда перепиши анкету!» На родине люди тоже встречались разные.
После окончания университета Лилию Дерябину распределили в Баку, где она стала начальником юридического отдела большого радиозавода. Через сорок лет вернулась в Пермь, где у нее ни двора ни кола.
Невысокого роста женщина в возрасте, с белыми волосами и строгими чертами лица, подтянутая, видно – держит себя в руках. Никому и ничему не сдается.
Юрий Асланьян
Фото Веры Сидоровой
