От весеннего солнышка у некоторых людей появляются на лице веснушки.
Эти зарисовки тоже появились от весеннего солнышка.
И я их тоже назвал веснушками.

ТРОПИНКА

На солнцепеке у высокого муравейника проглянула лобастая макушка. С каждым часом проплешина становилась все больше и больше. Скоро весь муравейник обтаял, а снег остался лежать только понизу.

Мураши-хозяева почуяли ласковый угрев и дружно устремились по ходам-переходам навстречу солнечной ласке. Муравейник разом ожил, заершился множеством беспокойных муравьишек.

Над муравейником, как дружные сестры, стояли в обнимку елка с березой. Во время зимнего бурана тяжелая еловая лапа размашисто ударила по березовому суку. Сучок надломился, и теперь на солнцегреве из него принялись падать капли сока. Солнышко поднималось все выше и выше, грело крепче. Капли становились увесистее, падали чаще. Они мигом выбили в снегу лунку, и приманчивый запах березовки растекся вокруг.

Бойкий муравьишка услыхал его первым. Он поспешно подбежал к самой кромке снега и остановился озадаченный. Приподнялся на животике и долго стоял в раздумье, пошевеливая усиками. Вот он дотронулся до снега передними лапками, но быстро отдернул их. Умей мурашик разговаривать по-человечьи, он бы воскликнул: «Ай! Надо же – до чего холодно!»

А приманчивые капли все сыпались и сыпались сверху, и вкусный запах все дальше растекался над снегом. Стоило сделать десяток муравьиных шажков – и пей сколько хочешь! Да только как их сделать, эти шажки? Ведь бежать-то придется по холодному снегу! По дороге и замерзнуть недолго.

И все-таки чем дольше топтался муравей возле снеговой бровки, тем неодолимее охватывало его желание бежать! Главное – победить робость, а там будь что будет.

Наконец муравьишка насмелился. Он усиленно зашевелил усиками, решительно потер лапкой о лапку и… рванул вперед. Пару шагов муравей проскочил резво, но вскоре резвость его пропала, бег замедлился. Муравей остановился, хотел повернуть назад, да только холод успел схватить его за  лапки, и смельчак неподвижно замер на снегу.

За муравьем-первопроходцем все время наблюдали сородичи. Они тоже учуяли соблазнительный запах, им также не терпелось отведать березкиного лакомства. Некоторые из муравьев пытались отчаянно повторить путь первого муравья, но, застигнутые холодом, оставались лежать на снегу.

Скоро от муравейника к лунке протянулась темная дорожка. Казалось, тут бы муравьям испугаться опасной дороги и остановиться. Но где там! Упрямцы по спинам товарищей шли и шли вперед.

Многие сумели одолеть трудную дорогу. Добежав до лунки, они приникали к ней да так и оставались лежать подле, не найдя сил повернуть обратно.

Солнышко меж тем пригревало спинки обмерших муравьев все крепче. Снег вокруг них таял быстрее. Отогретые солнечными лучами, муравьи оживали. Они уверенно поднимались и бежали… Нет, не назад, к дому-муравейнику, а вперед – туда, где по слежавшимся прошлогодним листьям звучно била вкусная капель.

Вовсю заработала муравьиная стежка-дорожка. А проложил-то ее тот шустрый муравей, который оказался первым на трудном пути.

ЗАБЫТЫЕ ВАЛЕНКИ

Теплынь нахлынула тугой волной. На открытых местах солнце съедало снег быстро. Пропитанная влагой снеговая окутка оставалась лежать прелым пластом в частом ельнике. Медведь поднялся из берлоги, на махах перебежал ельник. Расшлепистые следы протаяли, расплылись и оттого стали походить на следы былинного великана.

За ельником – покатая сенокосная поляна. Ее густо упятнали голубенькие ветреницы. Трепещут венчиками на вешнем ветру – и не цветы вроде, а живые мотыльки прильнули к теплому боку земли.

На опушке (там, где из ельника выломился медведь) стоят два старых березовых пня. Это и не пни даже, а раструбы березовой коры. Сердцевина в них давно выгнила, превратилась в труху, и пеньки стали похожими на широкие голенища зимних валенок.

Глянул на пеньки-голенища и вспомнил о старике-лесовике. Будто и не медведь проперся по чапыжнику, а именно он, дедушка леший, продрался сквозь кусты, вышагнул на опушку. Из-под руки хозяйским взглядом окинул солнечную ширь поляны, узрел цветочную россыпь и вздохнул умиротворенно: «Эхх – мма-а, красотища-то какая! Благодать…»

Ухмыльнулся в сивую бороду, скинул надоевшие за зиму тяжелые пимы и босиком заспешил дальше: вершить дела, наводить на свой – леший – лад порядок в лесу.

СТОЛИК

Солнце старается вовсю, но покуда нету в нем летней остервенелости. Солнечные лучи приникают к коже нежным лучистым пламенем. Отвернешься и долго ощущаешь на щеках пушисто-свежую нежность.

От солнечной ласки почки начинают выстреливать листьями, и первая трава торопится выйти на свет, пробивая спекшийся пласт прошлогодних листьев.

На ходу мимолетно посмотрел под ноги… Три травинки острыми зелеными шильцами прокололи пепельно-серый осиновый лист, подняли его и держат над собой. Ни дать ни взять столик получился о трех ножках. А по «столешнице» от одного края к другому переползают две божьи коровки. Обе рубиново-красные, с семью мелкими крупинками на спинках. Как есть, маковые зернышки для посева перевозят трудолюбивые жучки.

Для всякого, кто не забывает лес, загадали божьи коровки загадку. То ли это травинки успели в считанные минуты прорасти и подняли над собой вместе с листком божьих коровок, то ли насекомыши прилетели и опустились на листок погреться, когда он уже успел сделаться для них столиком?! Простой вопрос, а попробуйте-ка ответьте правильно.

Феликс ШПАКОВСКИЙ
Пермь