Все гарантии остались в древнем манускрипте – Конституции, а в жизни бесплатная медицина всё больше напоминает фантом или мираж, создающий лишь видимость присутствия.
Недавно умерла моя сокурсница 40 с лишним лет, из которых более 10 она прожила инвалидом 2-й группы. За это время неврологический диагноз так и не был уточнён (что нередкость) – меняли местами рассеянный склероз и последствия инсульта. Оставались неизменными только трудности с передвижением. Кроме того, у неё периодически случались приступы панкреатита. Последний приступ протекал особенно тяжело, но вызванная скорая помощь почему-то не сочла нужным её госпитализировать. Может быть, свою роль сыграли трудности с передвижением? Остаётся лишь догадываться. За несколько недель изнурительной рвоты знакомая исхудала до костей. Потом пропала речь. Однако и на этот раз «03» уехала от них пустая. Оставалась надежда на отделение терапии, что на улице КИМ, куда с направлением от участкового врача на инвалидной коляске еле живую дочь повезла старуха-мать. После 5-часового ожидания(!) им объяснили, что место не освободилось, поэтому класть некуда. Тем же манером – на коляске – отправились домой… за несколько кварталов. По дороге Светлане стало плохо, но всё же как-то добрались. Отдышались – отлежались, а через несколько дней снова пришлось вызывать «03». На этот раз госпитализировали сразу в отделение реанимации. Там больная и скончалась.
Вопросов много, ответов – нет. И вряд ли будут. До терапии я так и не дозвонилась: похоже, что телефон у них в хронически отключённом состоянии. Но, наверное, реально ввести практику в случае невозможности принять больного договариваться с заведующими других аналогичных отделений. А заведующая подстанцией «Скорой» ответила: «Если есть показания, госпитализируем всегда». Досаждать вопросами мать Светланы я не решилась – на фоне случившегося она сильно сдала, ухудшился слух, подводит память.
Настораживает ещё одна деталь. Участковая очень настойчиво рекомендовала ей определённое похоронное агентство, уверяя в демократичности цен. В результате уже после похорон убитой горем женщине предъявили чек с такой цифрой, что ей не хватило сбережений и пришлось собирать деньги по знакомым. Что хочешь, то и думай… Негатива в адрес медиков и так достаточно. Встречаются и безалаберность, имеющая трагические последствия, и откровенно коммерческий подход к пациентам, но нельзя отрицать, что многие из них трудятся «на грани», куда их поставила система. А устроена она таким образом, что быть в ней хорошим врачом очень трудно, а порой и невозможно.
Хуже всего дела обстоят в поликлиниках. Например, наш участок 8 лет не имеет своего участкового врача. Более того, не прекращается постоянный отток медперсонала. Один врач порой обслуживает три участка. В кабинет заходят по двое-трое, говорят хором – иначе как успеть принять всех? Заведующая отделением сетует:
— Сейчас из 67 участковых врачей работают 40. Основной состав – пенсионеры за 60. Через год-два они уйдут. И кто останется? Молодые долго не задерживаются – через пару месяцев уходят в более привлекательные места.
Более привлекательные места – это платные кабинеты, коммерческие центры и медицинские корпорации, которым на руку бедственное положение своих конкурентов – государственной медицины.
— Причём нельзя сказать, что участковые обижены заработной платой, — продолжает заведующая. — Как раз она неплохая. Отпугивают условия труда – большой объём работы из-за недоукомплектованности, бумажная волокита, негативное отношение к медикам и агрессия пациентов, вплоть до драк в коридоре.
На вопрос, почему так плохо дела обстоят с госпитализацией, получила такой ответ:
— Во многих случаях госпитализация экономически не оправдана. Её можно успешно заменить другими формами – например, стационаром на дому.
Как же решить проблему недоукомплектованности? Может, принудительным распределением после обучения? – предположила я.
— Оно противоречит законодательству. Но решать проблему надо. Если будет достаточно врачей – будет эффективна и диспансеризация, вернётся подомовой обход, практиковавшийся ранее.
Однако и с узкими специалистами беда. Отсюда их космические перегрузки. Детский врач-психиатр рассказала, что перед прибытием какой-то комиссии из Екатеринбурга её обязали принять со своего района всех опекунов вместе со своими опекаемыми. Получилось около 70 человек в день при норме до 12 человек. А ведь это проблемный контингент, который нуждается во вдумчивом подходе. Галочка-то будет, только толку от такого «галопа по европам» мало. Неудивительно, что сама психиатр страдает повышенным внутричерепным давлением. Недавно она вышла на работу после длительного больничного и услышала от заведующей: «Нужно нагонять. Теперь ваша норма – 100 человек».
— Придётся, видимо, умереть на работе, — констатировала со вздохом детский психиатр.
До этого она месяц ездила на осмотры в детский дом. Работу ей не оплатили, сославшись на то, что заведение ликвидировано. Некоторые участковые педиатры, не успевая справиться с бумажным водоворотом, вынуждены брать медкарты домой.
Известен случай, когда узкого специалиста одной из взрослых поликлиник Перми, работающего на две ставки, с работы увезла психбригада.
На фоне такого положения дел все эти конкурсы на «лучшего по профессии» воспринимаются не иначе как лукавство. Где же выход? В реформах? Но все реформы спускаются сверху теми, кто лечится в спецполиклиниках и за границей и не знает реального положения дел, поэтому и получается, что их благие намерения выстилают нам дорогу в ад. Ещё свежа в памяти голиковская модернизация, когда накупленное оборудование так и состарилось в нераспакованных ящиках из-за отсутствия подготовленных специалистов. К тому же административный аппарат крайне косный и неповоротливый. Сколько ещё нужно принести на его жертвенный алтарь отчаявшихся онкосамоубийц, чтобы чиновники наконец поняли, что дозу наркотика для обезболивания нужно подбирать индивидуально – в зависимости от характера заболевания и массы тела больного, а не рисовать всем одну цифру?
С другой стороны, как реформировать снизу, когда и врачи, и пациенты в большинстве своём не склонны посвящать в свои проблемы общественность. Врачи боятся начальства, пациенты – мести врачей. Недаром и завотделением, и врач-психиатр поставили мне условие – не называть их фамилии. Показательный пример кардиолога Ивана Хренова надолго запечатал уста его коллегам.
Ещё одна настрадавшаяся знакомая категорически запретила писать подробно о своём случае. Скажу только, оказывается, 5-часовое ожидание в приёмной – не предел. Ей пришлось дожидаться приёма у кардиолога 6 часов (!). До этого ещё были многочасовые мытарства по городу в поисках помощи. Всё это время её било током. Дело в том, что после операции, связанной с установкой кардиостимулятора, у неё отошёл электрод.
Начинать реформировать нужно с высшей медицинской школы, с программы подготовки докторов, в которой на биологию, химию отводится по 2 года, а на специальные предметы – по 2 недели. Больше практических знаний – меньше схоластики. Цикл Кребса можно выучить, как «Отче наш», но он бесполезен в повседневной практике. Пока активно меняются лишь вывески: институт, академия и наконец последняя – университет.
Правда, непонятно, как менять систему на фоне смещения процентов, выделяемых от ВВП на медицину, в пользу ВПК (военно-промышленного комплекса) и спорта? В приоритете сегодня бряцанье оружием и демонстрация мышц. Так выстроена шкала ценностей в нефтяной державе, что годовая зарплата иностранного тренера 7 млн, а деньги на лечение больных детей собирают с миру по нитке. Что банковские работники, которых в России в десятки раз больше, чем в Америке, имеют 220 % от средней зарплаты, а медработники только 88%. Зато… от государства подарили девочке-инвалиду тренажёр за 20 000 руб., остальные дети-инвалиды, смотрите и завидуйте.
Наше общество увеличило трещины неравенств и различий. Одна из них пролегла между врачом и пациентом. Но от сложившейся ситуации в равной мере страдают и те, и другие. Поэтому мы должны находиться не по разные, а по одну сторону раскола, как лица, одинаково заинтересованные в качестве медицины, и стать более открытыми: не обнажая язвы – лечить их невозможно.
Мария ПАРШАКОВА,
инвалид, до болезни
детский врач «Скорой помощи»
