Главы из книги
Любка-хрюкалка
У каждого, наверное, в жизни есть случаи, за которые бывает очень стыдно. Мне стыдно за бабочек-капустниц, которых мы сотнями собирали в банки с цветущей малины и закапывали в землю – мариновали. Стыдно за рыбьих мальков: мы забрасывали в воду банки с продырявленными крышками, мальки набивались туда, а мы их отдавали кошкам. Стыдно за то, что давили головастиков, только что вылупившихся из лягушачьей икры. Почему нам никто не говорил, что этого делать нельзя? Что это живые существа, что им тоже больно?
Да, дети почему-то жестоки. Только появившись на свет, едва научившись ходить, говорить, они почему-то склонны все ломать, курочить, уничтожать. Но почему не созидать? Нет, конечно, мы строили дома и домики, в берега реки втыкали прутики, из которых выросли потом прекрасные деревья. Мы даже организовали на улице тимуровский отряд. У нас на полуострове был свой штаб. Мы решали, что будем делать: чистить речку, подметать улицу, помогать пожилым соседям.
Только почему мы так ужасно вели себя по отношению к Любке? Это была девочка с соседней улицы. У нее было красное шершавое лицо и какие-то белесые, ничего не выражающие глаза. Она ничего не говорила, только издавала время от времени какие-то хрюкающие звуки. Мы прозвали ее Любка-хрюкалка. Конечно, мы не знали тогда о людях с синдромом Дауна, нам никто об этом не говорил. И мы, да простит нас Бог, издевались над ней!
Любка жила недалеко от тетиного дома на улице Даргомыжского, и мы, бывало, подстерегали ее на линии, то есть на железной дороге от лесогавани до ДОЗа – деревообрабатывающего завода. По этой дороге когда-то водил огнедышащий красно-черный паровоз наш дядя, Фома Иванович Паршаков. Помню, он ходил на работу с маленьким коричневым чемоданчиком, который называли почему-то «балетка».
Мы подстерегали Любку, когда она шла по этой линии, и с хохотом насыпали камни ей в панталоны. А она покорно стояла и ждала, когда мы ее отпустим, и потом брела вдоль линии с этими тяжелыми, набрякшими от галек, почти по земле волочившимися панталонами.
Однажды нас подкараулил ее брат, обычный парень, и наподдавал нам, и поделом, конечно: заступился за сестру.
Так почему мы это делали? Если бы вовремя объяснили взрослые, такого бы точно не случилось. Мы бы даже помогали этой девочке, ее семье. Ведь мы были тимуровцы! То, как мы поступали с этой девочкой, не забыть и спустя десятилетия. Прости, прости нас Христа ради, Любка, Любовь!
Когда приходит расплата
Чиновники, ворующие бюджетные деньги и строящие себе на них немыслимые дворцы, не знающие уже, куда пристроить наворованное (иногда просто сующие пачки купюр в банальный унитаз), не ведают о расплате. Забыв, что «есть Божий суд, он ждет». Им кажется, что они вечные, что с ними никогда и ничего не случится. Только им нужно знать, что расплата порой бывает мгновенной не только на том, но и этом свете.
Быть может, за издевательства над Любкой и наказал нас Господь, и мой младший брат Алешка родился больным?
Сначала все было в порядке. Хорошенький, с огромными карими глазами, опушенными длинными черными ресницами, – им все любовались!
Мы, еще подростки, любили, когда родители уходили на работу, а мы оставались домовничать. Прибирались в доме, мыли полы, трясли половички.
Однажды – это было на летних каникулах – мы что-то готовили на кухне. Ничто не предвещало беды. И вдруг Алешка упал со стула на пол и забился в судорогах. Мы были в ужасе и не знали, что делать: ни одного взрослого рядом, телефона нет. Побежали к тете, которая жила на соседней улице. Но когда она прибежала, приступ у брата прошел, все было, как обычно. И никто его в больницу не повел!
А потом Алешка стал убегать из дома, мы постоянно его искали. Часто его находили в магазине музыкальных пластинок. Он часами их слушал и потом напевал: «Обручальное кольцо, не простое украшенье». У него был прекрасный музыкальный слух, какого не было ни у кого из нас! А приступы время от времени случались.
Пришло время поступать Алешке в первый класс. И лишь тогда обнаружилось, что он необучаем. Из обычной школы перевели во вспомогательную, но и там он учиться не смог.
Сейчас ему за сорок. Считать и писать он не умеет. Почти не имеет понятия о деньгах. Хотя все время подрабатывает, то в киосках, то у соседей: почистить снег, вскопать землю. Пользуясь тем, что он не знает счета деньгам, суют ему крохи. А деньги ему нужны прежде всего на музыку, на плееры, на диски или флешки. Без музыки он не может, даже засыпает в наушниках. Еще любит газировку, чипсы, печенье и почти не ест нормальную еду.
Он абсолютный ребенок, несмотря на свои годы. Но он всегда всех внимательно слушает, а потом выдает такое, что все падают со смеху. Мы не знаем его диагноз. Может быть, это аутизм, может, что-то другое: в больнице его не обследовали. Когда был маленьким, предлагали его сдать в интернат, но наша многодетная мать была категорически против.
Высокого роста, красивый, с густыми черными волосами, в которых уже пробивается седина, и теми же пушистыми ресницами. И надо же такому случиться, чтобы так распорядилась природа! Быть может, отомстила за что-то? За Любку, за убиенных невинных бабочек и головастиков? Мы ведь ничего не знаем, когда, за что, в какой час нам приходит расплата. Знают небеса…
Когда ты молод, здоров, ты не понимаешь, что рядом с тобой есть другие, особенные люди. Даже несмотря на то, что рядом рос больной брат. Но мы были еще слишком малы, чтобы это понимать, чтобы как-то решить его судьбу. Это должны делать взрослые. Но они, имея в семье девятерых, плыли по течению, брата не лечили, не обследовали. Родителей уже нет на свете, кого винить?
Проклятая вишня
Вообще так ли уж случайно, что рядом со мной по жизни всегда были люди с ограниченными возможностями? Это или испытание, или наказание.
Окончив ПТУ на маляра-отделочника, пришла работать на Кузнецкий металлургический комбинат, в ремстрой. До своей третьей проходной я ходила через длинный и мрачный, сочащийся водой тоннель. Заводчане текли в цеха плотной темной рекой, балагуря, грохоча башмаками. Было что-то завораживающее в этом потоке, берущем начало еще в трамвае. Однажды вагоновожатая объявила, оговорившись: «Следующая остановка – рельсобалка» (вместо КМК). Как грохнул тогда весь трамвайный люд, представив себе, как трамвай заезжает в эту самую рельсобалку, то есть рельсобалочный цех. С каким веселым настроением все шли на работу, повторяя эту фразу вновь и вновь и взрываясь хохотом.
Но это так, небольшое отступление. А рассказать я хотела о женщине, которая возглавляла нашу бригаду. Лидия Евдокимовна Вельская, невысокая женщина с горбиком. Но вообще она была очень обаятельная, с живыми карими глазами, волнистыми каштановыми волосами, которые она красиво зачесывала назад. Все называли ее «мама, мама Лида», но у меня так называть ее не поворачивался язык, звала только по имени-отчеству. У нее был общительный веселый характер, несмотря на ее физический недостаток. Позже узнала, как это вышло. В детстве она жила на Украине, и однажды с подружкой они решили полакомиться вишнями. Поскольку им было не достать их, договорились так: Лида подставляет спину, а подружка забирается по ней на дерево. И раньше доводилось так делать, но тут в спине у нее что-то хрустнуло, а позже и горбик начал расти. Сделать ничего не смогли, как ни лечили.
Как она оказалась в Сибири? Очень просто, как это часто случалось в 30-е годы: объявили набор на строительство КМК, и она решилась ехать. Строился завод, строился и город. На домах, обрамляющих привокзальную площадь в Новокузнецке, светились строки из стихотворения Маяковского, посвященные Кузнецкстрою: «Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть». Оказавшись на КМК, Вельская стала штукатуром-маляром, потом бригадиром.
Работа была непростая: кроме того, что на заводской территории мы красили бытовки, столовые, а за территорией детские лагеря, приходилось заниматься также покраской домен, блюмингов, башенных кранов, когда их останавливали на ремонт. Разбирали мартеновские печи, вынимая еще горячие кирпичи, выходили в ночные смены. И Лидия Евдокимовна точно так же, как и все мы, выполняла эту тяжелую работу.
Всю жизнь, до пенсии, проработала в ремстрое. Хотя, если бы выучилась, могла бы занимать самые высокие руководящие посты. Это чувствовалось по ее харизме и энергичности, волевому характеру. Но она этого почему-то не захотела.
Далеко не все люди, которые встречаются тебе в жизни, помнятся столько лет, как эта женщина. Помнится своим жизнелюбием, жизнерадостностью, юмором. Конечно, мы многого не знали о ней – не слишком-то она делилась своей личной жизнью. Знали лишь, что замужем не была, детей нет. Как все одинокие женщины, придя вечером в пустую квартиру, наверное, грустила. На виду же всегда была улыбчивой, красивой, веселой.
И лишь спустя много лет, сопоставив свои тогдашние 18 и ее почти 50, сейчас, когда и самой почти столько же, понимаешь, как ей было непросто карабкаться вместе с нами, молодыми, по крутым ступеням на доменную печь, чтобы выкрасить ее крутые бока черным блестящим кузбасс-лаком. Но в душе она была самой настоящей озорной девчонкой, все той же, любившей украинские цветущие вишни. К сожалению, по воле случая не давшие выпрямиться ей во всю знаменитую украинскую стать.
Ирина Гилёва
