А за окнами сирень, сирень!
А за окнами сирень цветёт.
За окном моим июньский день,
И душа чего-то ждёт.
Юрий Вавилин
…И расцвела сирень. В небольшом провинциальном городке, где и возле хрущевских пятиэтажек, и у коттеджей новых русских, не говоря уж о частном секторе, сирень повсюду бросалась в глаза и в нос. От её пьянящего запаха томно кружилась голова. Принаряженные выпускники школ стайками и в одиночку шагали на экзамены, держа в руках букетики сирени. В них они наверняка уже отыскали соцветия с пятью лепестками и съели их: говорят, повезет на экзамене. И вообще в жизни.
В скверике железнодорожного вокзала тоже цвела сирень. Аня хотела, было, сломить веточку, но передумала: по пышному бутону полз шмель. «Живым – живое. А сорву – кому он завтра нужен, увядший цветок? Я ведь и сама на него похожа. Разве что увядание коснулось больше изнутри, души. Снаружи-то я ещё, пожалуй, молодая».
А всё складывалось так хорошо. За Николая Аня вышла замуж по любви. И свадьба веселая была. Жить начали сразу отдельно от родителей в квартире, доставшейся от бабушки Николая. Сами себе хозяева, никто не мешает. Складывай по кирпичику житейское здание, название которому «семейное счастье». Да вот не сложилось оно.
Анна работала проводником на поездах дальнего следования. По полторы-две недели дома не находилась. Возвращается однажды из дальней поездки, а Николай оглушил её известием, как обухом по голове: «Извини, Анна, я другую женщину полюбил». А другой оказалась её неразлучная подруга Елена. Типичная история с банальным треугольником. Случилось это ровно три года назад, когда на родном Урале вовсю цвела сирень… Потому Аннушка встречает сдержанно, с какой-то тревогой в душе эту пору цветения: уж слишком много навевает она болезненных воспоминаний.
В вагоне электрички посвободнее оказалось купе, где у окна друг против друга сидели мужчина в джинсовом костюме и девочка в легкой панамке, из-под которой виднелась косичка с розовым бантиком.
— У вас здесь не занято?
— Да, пожалуйста, садитесь, — предложил мужчина.
Анна присела рядом с девочкой, достала из болоньевой сумки купленную на вокзале газету со сканвордами, авторучку: четыре часа до Перми надо как-то коротать. Боковым зрением Аня видела, как её с неподдельным детским любопытством разглядывает девочка, до этого смотревшая в окно.
— Как тебя зовут? – Аня улыбнулась и отложила газету.
— Даша.
— А я тетя Аня. Сколько тебе годиков?
— Шесть. Скоро семь будет. Да ведь, папа?
Отец кивнул головой.
— Да ты совсем большая. Лето закончится, и в школу пойдешь?
— Пойду.
— Наверное, читать уже умеешь?
— Маленько.
— Молодец, — Аня порылась в сумке и вынула из неё румяное яблоко. – Хочешь яблочко, Даша? Мытое.
— Спасибо, — приняла подарок девочка и тут же вонзилась зубками в сочную мякоть.
Анна подумала секунду и достала из сумки ещё пару яблок. Одно оставила себе, а другое протянула Дашиному папе:
— Угощайтесь.
— Спасибо. Вы бы не беспокоились. Дашенька, у нас же всё есть в дорогу. Или ты уже проголодалась?
Занятая яблоком Даша промолчала.
— Да в поезде всегда кушать хочется. По себе знаю, — ответила за неё Анна.
— Ну, тогда и мы раскинем скатерть-самобранку. Кстати, меня зовут Василий.
На разостланной на скамье газете появились беляши, печенье, бумажный пакет с апельсиновым соком. Электричка отъехала от станции с музыкальным названием Лямино. В открытые окна снова ворвался запах сирени.
— Папа, смотри, у тети Ани босоножки точь-в-точь, как у мамы. И прическа такая же.
Василий задержался взглядом на Анне. Но в его глазах было больше грусти, чем любопытства.
— Ты, наверно, Даша, к маме домой и едешь?
— Да, к маме. Только не домой, а на могилку. Утонула наша мама…, — по-взрослому вздохнула малышка.
— Прости, Дашенька, — Аня погладила девочку по голове и вопросительно-сочувствующе взглянула на её отца: – Простите и вы, Василий.
— Дашенька, ты бы погуляла. Вон с мальчиком познакомься. Только в тамбур не выходите, — попросил отец, не зная, куда положить снятую с головы дочери панамку.
— Нет. Я расскажу тете Ане про нашу маму, — тихо ответила Даша. – Она не нарочно утонула. Мама спасала Димку Егорова, когда он катался на коньках по Сылве и провалился под лед. Его вытащила из воды, вытолкнула на лед. А у самой уже сил не хватило. Да и лед обламывался. А рядом никого не оказалось. Когда маму хороняли, все бросали на гроб по горсточке земли. И мне бабушка велела бросить. Я взяла земельку, а она такая холодная была. И я подумала: как маме под землей холодно будет и скучно одной…
Василий не выдержал, встал и вышел в тамбур. Одну за другой он выкурил две сигареты. Когда вернулся в вагон, увидел: дочь спала на скамейке, положив голову на колени Анне. Василий снял куртку и укрыл ею Дашу:
— Она ведь за полгода после смерти матери первый раз так разговорилась. Всё в себе держала, замкнулась. Никакие куклы, игрушки её не радовали.
…Колеса электрички застучали по мосту через Сылву. Дашенька проснулась, сладко потянулась и обняла за шею Аню:
— А мне приснилось, что вы моя мама. Она такая же добрая и ласковая была. И звали её тоже Аней. Только папа называл её то Аннушкой, то Анюткой, то Анечкой. И очень редко Нюркой.
Поезд подъезжал к станции Сылва.
— Собирайся, доченька. Нам пора выходить. Бабушка, наверное, твоих любимых шанежек с творогом уже испекла.
— А тетя Аня? Пойдемте с нами. Бабушка очень обрадуется. Тетя Аня, а будьте… моей мамой, — всерьёз предложила Даша.
Она словно хотела продлить сон.
— Дашенька, что ты говоришь? Тете Ане надо до Перми ехать. Её там папа с мамой ждут.
— Ну вот, у всех мамы есть. А у меня нету, — у девочки на глазах заблестели слезинки.
— Хорошо, Дашенька. Я провожу тебя, — с трудом удерживая волнение в груди, готовая сама расплакаться, вымолвила Анна.
Втроем они вышли на платформу.
«С первого пути отправляется электропоезд Чусовская – Пермь вторая!», – объявил по динамику женский голос.
Аня, держась за поручень вагона, махала рукой вслед удаляющимся отцу и дочери, которые, оглядываясь, тоже махали и о чем-то говорили меж собой. И вдруг Даша, выпроставшись из отцовской ладони, помчалась обратно, к тете Ане. Она бежала так быстро, что с её головы слетела панамка.
— Мама… Аня! Пойдем… с нами. И папа тоже… зовёт, — отдышавшись, выговорила Дашенька.
Глазенки её вовсю сияли. Двери вагона захлопнулись. К стоящей на перроне Анне подходил Василий.
…Они шли по главной улице поселка втроем, взявшись за руки. В серединке Дашенька. Она, не умолкая, щебетала, глядя то на отца, то на маму Аню. А вокруг бушевала сирень…
